Соболев Леонид Сергеевич - Ночь Летнего Солнцестояния
Леонид Сергеевич Соболев
Ночь летнего солнцестояния
Пора было спуститься поужинать, но старший лейтенант оставался на
мостике, вглядываясь в дымчатый горизонт балтийской белой ночи.
Высокий светлый купол неба, где мягко смешивались нежные тона, легко и
невесомо опирался на гладкую штилевую воду. Она светилась розовыми
отблесками. Солнце, зайдя, пробиралось под самым горизонтом, готовое вновь
подняться, и просторное бледное зарево стояло над морем, охватив всю
северную часть неба. Только на юге сгущалась над берегом неясная фиолетовая
дымка. Наступала самая короткая ночь в году, ночь на двадцать второе июня.
Но для тральщика это была просто третья ночь беспокойного дозора.
Тральщик крейсировал в Финском заливе, обязанный все видеть и все
замечать. Здесь проходила невидимая на воде линия границы, и все, что было к
югу от нее, было запретно для чужих кораблей, самолетов, шлюпок и пловцов.
Вода к северу от нее была "ничьей водой". Эта "ничья вода" была древней
дорогой торговли и культуры, но она же была не менее древней дорогой войны.
Поэтому и там надо было следить, не собирается ли кто-либо свернуть к
советским берегам: морская дорога вела из Европы, в Европе полыхала война, а
всякий большой пожар разбрасывает опасные искры.
Дозор выпал беспокойный. Две ночи подряд тральщик наблюдал необычайное
оживление в западной части Финского залива. Один за другим шли там на юг
большие транспорты. Высоко поднятые над водой борта показывали, что они идут
пустыми, оставив где-то свой груз, но торопливость, с которой они уходили,
была подозрительной. Тральщик нагонял их, подходил вплотную, и на каждом из
них был виден на корме наспех замазанный порт приписки - Штеттин, Гамбург, а
сверху немецких - грубо намалеванные финские названия кораблей. С мостиков
смотрели беспокойные лица немецких капитанов, а над ними на гафеле торопливо
поднимался финский флаг. Странный маскарад...
Все это заставляло насторожиться. Поэтому к ночи тральщик снова
повернул на запад, поближе к "большой дороге" и старший лейтенант,
рассматривая с мостика горизонт, интересовался вовсе не красками белой ночи,
а силуэтами встречных кораблей.
Очевидно, он что-то увидел, потому что, не отрывая глаз от бинокля,
нащупал ручки машинного телеграфа и передвинул их на "самый полный".
Тральщик в ответ задрожал всем своим небольшим, но ладно сбитым телом, и под
форштевнем, шипя, встал высокий пенистый бурун.
- Право на борт, - сказал Новиков, не повышая голоса. На мостике все
было рядом - компас, рулевой, штурманский столик с картами. И только два
сигнальщика, сидевшие на разножках у рогатых стереотруб, были далеко друг от
друга: они были на самых краях мостика, раскинувшегося над палубой от борта
до борта, - два широко расставленных глаза корабля, охватывающие весь
горизонт. Старший лейтенант наклонился над компасом, взял по нему
направление на далекий транспорт и проложил этот пеленг на карте. Он наметил
точку встречи и назвал рулевому новый курс.
На мостик поднялся старший политрук Костин - резкое увеличение хода
вызвало его наверх, оторвав от позднего вечернего чая (который вернее было
бы назвать ночным). Он тоже поднял бинокль к глазам и всмотрелся.
- Непонятный курс, - сказал он потом. - Идет прямо на берег... Куда это
он целится? В бухту?
Он обернулся к командиру, но, увидев, что тот, шевеля губами, шагнул от
компаса к штурманскому столику, замолчал. Не следует задавать вопросы
человеку, который несет в голове пеленги: бормоча цифры, тот